Все по-разному проходят через потерю, это зависит от множества факторов: была ли беременность желанной, есть ли поддержка у женщины или она осталась одна, есть ли разрешение на горевание или вокруг только «Забудь, не плачь», попрощалась ли мама с ребёнком, завершила ли эту историю? Сказать, что любая перинатальная потеря — это именно психологическая травма, будет неверно. Но то, что большинство женщин испытывают очень тяжёлые эмоции — безусловно. Я практически не встречала женщин, которые внешне никак не реагируют, это единицы.

Большинство мам описывают как две совершенно разные жизни, говорят об изменении мировоззрения. И здесь, действительно, с точки зрения психологии подорвана базовая потребность в безопасности. Как можно доверять этому миру, если я не могла спасти собственного ребёнка? Ощущение стабильности мира теряется. Да, потом оно восстанавливается, рано или поздно мама осознаёт: никто не виноват. Маркёр готовности к следующей беременности — понимание мамы, что никто не даст гарантии, что это не повторится, как бы тяжело ни было. Перинатальная потеря оказывает большое влияние, как минимум потому, что тема табуированная. Часто женщины не знают, что так происходит. Они говорят: «Я думала, что только до 12 недель опасный период, когда может что-то случиться. А то, что он может в родах умереть, я не слышала».

Это патологическое горевание, по сути застревание в какой-то стадии. Например, застревание в стадии отрицания, такие женщины часто стремятся как можно быстрее забеременеть. При этом в разговоре выясняется, что они надеются, что этот ребёнок вернётся. Феномен замещающего ребёнка достаточно распространённый. Когда потеря отрицается, потому что «Я сейчас рожу его же, как будто он и не умирал». Это может быть застревание в гневе, когда женщина спустя годы продолжает писать в инстанции. И, безусловно, это её право. Здесь беда в том, что она не может жить дальше. Как пример — посещение могилы ребёнка еженедельно спустя годы. К нашим умершим родственникам мы не приезжаем раз в неделю, это часто. Застревание
в чувстве вины. К сожалению, это распространено, и чаще всего эта вина не объективна, родители не могли ничего сделать.

С точки зрения психологии отцы точно так же переживают потерю ребёнка, как и мамы. Все эмоциональные реакции могут быть такими же. Но при этом мы должны понимать, что общество изначально к мужчинам предъявляет немного другие требования, они с детства слышат «Ты — мужчина», «Мальчики не плачут», «Ты должен быть сильным». Поэтому они могут полагать, что слёзы или излишнее проявление эмоций неуместны, в том числе рядом с супругой. Или по крайней мере в более широком обществе.

Мужчины могут воспринимать ситуацию так: «Мне плохо, но жене-то ещё хуже, поэтому я должен...». И дальше по списку, что он должен: быть сильным, работать, заниматься старшими детьми, домом. Отец не может иногда себе позволить провести неделю дома, никуда не выходить, как мама.

Часто женщины сталкиваются с тем, что отец ребёнка, партнёр предъявляет запрет на горе, говорит: «Хватит плакать, возьми себя в руки, давай сходим куда-нибудь». Иногда это воспринимается мамой так, будто ему неприятны эти слёзы или он не горюет. Но это может связано
с тем, что мужчине сложно видеть горе любимого человека, при этом понимать, что он ничего не может с этим сделать, это уже не в его власти. В этом случае запрет появляется от бессилия.

Если ребёнок маленький, например, годовалый, то он в принципе ещё не поймёт. Даже двухлетний — не особо понимает, но в какой-то степени чувствует настроение родителей, здесь сложно судить. Когда ребёнок старше — дошкольный, школьный возраст — он понимает, что что-то произошло. Дети старшего дошкольного возраста склонны к эгоцентризму и обвинению себя. Например, ребёнок в какой-то момент не хотел братика или сестру, или мама отказалась с ним играть, потому что у неё в животике брат / сестра. Ребёнок мог в этот момент подумать: «Зачем вообще нужен этот братик?». И когда происходит потеря, дети начинают винить себя — «Я не хотел, чтобы он был, и его не стало».

Для ребёнка это тоже своего рода потеря, но особенность в том, что детки зачастую не понимают конечности смерти. И зачастую родители, чтобы оградить ребёнка, используют расплывчатые термины — уснул, улетел. Это порождает у ребёнка страхи — уснул, значит, можно уснуть и не проснуться. Или другое восприятие — улетел, значит, может вернуться.
И дети могут раз за разом задавать вопрос «Ну когда уже он вернётся?». Во-первых, это болезненно для родителей, во-вторых, у ребёнка остаётся непонимание. Если родители не объясняют, не хотят говорить об этом, ребёнок замыкается. Важно обозначить: «Если у тебя будут вопросы, если тебя что-то тревожит, ты всегда можешь к нам подойти и поговорить об этом». И эта тема не останется закрытой.

Их можно разделить на ритуалы, которые могут быть совершены в моменте, то есть когда потеря только произошла, и на отсроченные ритуалы.

Если это непосредственно роды, то здесь в первую очередь посмотреть на ребёнка, возможно, подержать его на руках, таким образом с ним попрощаться. Кто-то хочет сохранить прядь волос на память. Есть фотографирование, но оно у нас не очень распространено, и я всего несколько раз видела, чтобы мама хотела сфотографировать ребёнка. Дальше забрать тело и похоронить. У женщин есть такая возможность, если это роды после 22 недель беременности, тогда это официально. Если до, то, к сожалению, регламентирующих документов в стране пока что нет. Пишется заявление, которое рассматривает медучреждение. Но в принципе родители имеют право забрать и либо кремировать, либо похоронить. То, что я делаю для мам иногда — это отпечатки ручек и ножек ребёнка. Такой вариант часто выбирают мамы, которые не чувствуют сил посмотреть на ребёнка. Иногда просто просят описать ребёнка. Я описываю ребёнка: какие у него волосики, что у него пять пальчиков, бровки. Если ребёнок с мацерацией, с серьёзными уродствами, и мама не готова на него смотреть, иногда показывают просто ручку или ножку.

Отсроченные ритуалы прощания — отпускание шариков, японских фонариков, посадка дерева. Это может быть письмо ребёнку, где мама может обратиться к нему. Не просто о нём поговорить, а поговорить с ним, сказать ему о своей любви, о том, как ждала, о том, как сейчас горюет. Купить что-то в память о ребёнке. Если был большой срок и уже куплены вещи — иногда сохраняют что-то, какую-то погремушку. Могут быть сохранены бирочки с ручек и ножек. Это и что-то связанное с ребёнком — фигурки ангелов, мягкие игрушки.

В любом случае это может быть что угодно, что для семьи ассоциируется с этим ребёнком. Кто-то предпочитает самостоятельно что-то создавать — написать ребёнку стих или нарисовать картину.

Такие обращения действительно есть, но их намного меньше, чем обращений мам. Реакции у врачей в ситуации потери бывают разные, это и полное спокойствие, и слёзы. Когда я спросила у врача после очередной работы с потерей «А когда станет легче?», она мне ответила: «Никогда, я до сих пор с каждым ребёнком умираю». Меня поразила эта фраза, я поняла, что какая бы ни была внешняя реакция, мы не можем, и врачи тоже не могут, не пропускать это через себя. Потеря затрагивает всех участников.

По материалам открытых источников мы собрали советы, связанные с поведением в ситуации перинатальной потери, и попытались ответить на вопросы, правильных ответов у которых нет. Мы надеемся, что карточки смогут помочь, но каждый случай — индивидуален.

Результаты количественного исследования Mail.ru Group показали, что непонимание того, как вести себя в подобной ситуации, — основная причина, по которой люди стараются не обсуждать потерю с друзьями и родственниками. Многие родители говорят, что их обижает, когда все вокруг делают вид, будто ничего не произошло, не было беременности и ребенка. Нередко им самим хочется поделиться чувствами и переживаниями, обсудить малыша.

Боль невозможно отменить, но близким можно быть рядом и слушать, если человек готов говорить, или просто быть рядом в молчании, если не готов. Можно разделить тягостные чувства горюющего, разозлиться вместе с горюющим, разрешая проживать ему испытываемые эмоции.

Подобрать слова очень сложно, но «Я сожалею», «Примите мои соболезнования», «Мне очень жаль, что это случилось», «Как бы мне хотелось, чтобы этого не случалось», «Как бы я хотел, чтобы всё закончилось иначе» — уже помогут выразить соболезнование и проявить внимание к чувствам горюющего человека.

В горе родители могут отреагировать на ваши соболезнования не так, как человек ожидает, важно постараться не принимать все на свой счет. Самое важное — это показать, что вам не всё равно.

Неприемлемы для выражения сочувствия варианты поиска чего-то «хорошего» в произошедшем и сравнение, какое горе заслуживает оплакивания и переживаний, а какое — нет. Недопустимы никакие формы императивов — «Держись», «Не плачь», «Не убивайся так», «Будь сильным». Они — не форма поддержки и могут вызвать резкую реакцию человека, переживающего трагедию. Близким важно помнить, что горевание процесс во время которого можно не «держаться» и нужно плакать.

Часто возникает желание утешить человека, сказав «Всё будет хорошо», «Всё проходит и это пройдёт». Но в действительности мы не знаем, что будет дальше, такое обещание — отрыв от реальности.

Если вы чувствуете готовность помочь, то можете озвучить её, выражая сочувствие. Ценным будет обозначить, что вы рядом с горюющим, быть на связи, узнавать, какая помощь необходима. По возможности лучше оставлять близкому выбор вариантов помощи, не прекращая оставаться на связи — например, предлагать поговорить или приехать, понимая, что человек может отказаться.

Самый частый симптом переживания перинатальной потери — чувство вины и ощущение собственной «неправильности». Они возникают не сами по себе, а от того, что женщины слышат в подобной ситуации. Кто-то из окружения может сказать: «Ты плохо питалась», «Я тебе говорила эти витамины не покупать», «Не надо было осенью беременеть» или ещё что-то в этом роде. Женщина это воспринимает как обвинение. Нельзя подкармливать идею вины на стадии торга поддержкой рассуждений о том, «Что было бы, если...». Вина — это нормальная стадия горевания, но мы не знаем, что произошло бы, поступи человек иначе.

Сейчас входит в оборот «новая ортодоксальность» — считается, что потерю нужно обязательно проплакать, проговорить, «пройти все ступени» (даже если женщина уже оставила это в прошлом). Для части женщин она выглядит не менее репрессивной, чем «Хватит плакать!» и «Это был не ребенок». В действительности все женщины и мужчины разные. Поэтому несмотря на то, что есть некоторые тренды в том, как проживать то или иное событие, реальные практики очень вариативны.

Недоверие к медицине возникает у женщин, переживших потерю, если они не получают объяснения причин и достаточного внимания со стороны медицинских сотрудников. Те, кому развернуто объясняют, что произошло, и те, кто не получил этого объяснения, в дальнейшем ведут себя по-разному. Социолог Томпсон пишет про «распаковку» (un-black-boxing) тела пациентки, когда врач объясняет что-то важное про её тело и медицинские процедуры. Таким образом, он подключает женщину к процессу, и она уже не чувствует себя объектом врачебной манипуляции, понимает, что врач с ней заодно.

Если высока вероятность потери, то ни психолог, ни врач не должны влиять на решение родителей. Им стоит дать всю доступную информацию. Многим семьям нужно знать, что будет, если сохранить беременность.

Для психологической реабилитации важно не столько сохранять или прерывать беременность, сколько то, что решение было принято родителями, насколько это возможно, и их удовлетворяло. Чем осознанней выбор, тем легче реабилитация. Иногда бывают случаи, когда семья хочет прервать беременность, но это невозможно и наоборот.

Забота может иметь тёмные стороны, если не отвечает запросу тех, на кого направлена. Воспоминания женщин о том, как им не разрешали посмотреть на мертворождённого ребенка, и о том, как их заставляли это сделать, звучат одинаково трагично.